|
Суть проблемы финала четко сформулировал один английский литературовед в названии
своей статьи: «Реакция или революция?»
Среди профессиональных читателей щедринской книги существует два основных лагеря — «оптимистов» и «пессимистов». Одни видят в финале «Истории
одного города», в загадочном «оно» воплощение народного восстания, несущего гибель самодержавию, крах деспотизма, взрыв народного возмущения.
Другие понимают тот же самый образ как символ жесточайшей реакции, трагедию, катастрофу. Конец Глупова в таком случае оказывается началом
«морового царствования Николая I».
Любопытно, обе — прямо противоположные — точки зрения находят некоторое подтверждение в тексте.
В последней главе, на последней странице, после информации о назначении Угрюм-Бурчеевым шпионов в каждую «поселенную единицу», есть фраза:
«Это была капля, переполнившая чашу…» Она напрашивается на продолжение: «…терпения, народного терпения» — и может быть истолкована в
«оптимистическом» духе.
Но на этой же странице, несколькими строками ниже, «Угрюм-Бурчеев вдруг обернулся всем корпусом к оцепенелой толпе и ясным голосом произнес
«Придет…» Эта оборванная фраза «кольцуется» с началом последней главы, где тот же персонаж говорит: «Идет некто за мной, который будет еще
ужаснее меня», — и льет воду на мельницу «пессимистов»
Если крик первого князя «Запорю!» «издатель» считает началом «исторических времен», то, может быть, в финале прекращает течение свое именно
эта неразумная история, уступая дорогу временам более светлым?
Но, вернувшись к «Описи градоначальникам…», мы узнаем, что за исчезнувшим «бывым прохвостом» последовал не менее бравый Перехват-Залихватский.
Внутри последней главы спрятано еще указание на «позднеисторические времена»: после «административного исчезновения» Угрюм-Бурчеева в подвале
градоначальнического дома находят его жену и детей, нагих и совершенно диких существ, «которые кусались, визжали, впивались друг в друга
когтями и огрызались на окружающих». И композиционно роман завершается вовсе не фразой о конце истории, а «Оправдательными документами», как
бы возвращающими повествование «на круги своя», к временам глуповского безумия.
Образ реки, издающей «живые звуки», можно понять как символ непокорной жизни, противостоящей страшному «прямолинейному бреду» Угрюм-Бурчеева.
Но ведь с этой рекой борются сами глуповцы, покорные приказам идиота-градоначальника, - оптимистическую перспективу здесь усмотреть трудно.
Писатель, конечно же, мог подчеркнуть, акцентировать оптимистическую или пессимистическую концовку своей книги. Например, поменять местами в
«Описи градоначальникам…» Угрюм-Бурчеева и Перехват-Залихватского, включить «Оправдательные документы» в середину книги, более подробно описать
«переполненную чашу» глуповского терпения и т. п. Мог, но не стал этого делать.
Следовательно, неоднозначность финала «Истории одного города»
является результатом авторского замысла. Щедрин сознательно не проясняет символический
смысл «оно» и финала в целом.
Последняя страница крайне загадочна, обобщенно-символична. Отсутствие всяких исторических подсказок, дававшихся ранее, ритмическая
организация, апокалипсический колорит и образность — сгущают загадочность до предела.
В том-то, вероятно, и дело, что более конкретной художественной расшифровке ключевой образ щедринской книги не поддается. «Оно» — и есть
«оно». Это не простая аллегория революции или реакции, а образ, важный как раз принципиальной безличностью, непроясненностью, невоплощенностью.
«Оно» — знак страшного суда над всеми обитателями города, и над градоначальниками и над обывателями-обитателями, но суда неизвестно чьего и с
неясным приговором. Писатель, таким образом, находит, создает принципиально открытый финал, в котором его «радикально скептическое мнение» о
настоящем (выражение А. Н. Пыпина) и его упования на будущее, его горькое разочарование в «народе историческом» и глубокая вера в «народ как
воплотитель идеи демократизма» сошлись, реализовались на страницах одного произведения, в едином художественном образе.
Показать своеобразие щедринского образа можно с помощью двух параллелей.
В 1840 году, когда лицеист Салтыков интересовался поэзией и сам писал стихи, было опубликовано стихотворение Е. А. Баратынского «На что вы,
дни…»
На что вы, дни! Юдольный мир явленья
Свои не изменит!
Все ведомы, и только повторенья
Грядущее сулит.
Недаром ты металась и кипела,
Развитием спеша,
Свой подвиг ты свершила прежде тела,
Безумная душа!
И тесный круг подлунных впечатлений
Сомкнувшая давно,
Под веяньем возвратных сновидений
Ты дремлешь; а оно
Бессмысленно глядит, как утро встанет,
Без нужды ночь сменя,
Как в мрак ночной бесплодный вечер канет,
Венец пустого дня!
|
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 
